В Коктебеле Максимилиан Волошин прожил большую часть жизни, но знакомство его с этим уголком восточного Крыма состоялось не сразу (как сам Волошин писал, уроженцем этих мест он был не по рождению, а «по усыновлению»). Родился будущий поэт и художник в 1877 году в Киеве, в семье коллежского советника. По отцу его предки были из запорожских казаков, а по матери — из обрусевших немцев. Мать, Елена Оттобальдовна (урожденная Глазер), воспитывала мальчика фактически одна — с отцом они разошлись, когда Макс был еще совсем маленьким, а 1881 году Александр Кириенко-Волошин скончался, так что отца и родственников по отцовской линии Волошин толком не знал. По тем временам Елена Оттобальдовна слыла большой оригиналкой — предпочитала носить мужские костюмы для верховой езды, курила и во всем выказывала свою независимость. Мать с сыном переехали в Москву, Макс пошел учиться в гимназию, но учеба давалась ему с трудом. Очень любознательный мальчик не мог оставаться в рамках казенной гимназической дисциплины, а потому имел двойки почти по всем предметам и постоянную тройку за поведение — причем «отнюдь не за шалости, а за возражения и рассуждения». Зато с упоением дома декламировал стихи — сначала чужие, а потом и свои. Неприятие всего, что было связано с гимназией, усиливалось тоской по югу. В раннем детстве они с матерью проводили осень в Севастополе и Ялте, из этих путешествий мальчик вынес какое-то смутное воспоминание «о пустырях, сухих травах, плитах, камнях». Он мечтал о юге и о том, чтобы стать поэтом. И то, и другое казалось несбыточным — но исполнилось.

Когда Максимилиану было 16 лет, Елена Оттобальдовна решила переехать в Крым. У коктебельского старожила старика Юнге она приобрела кусок земли у самого моря. Мальчика отдали в Феодосийскую гимназию, причем старый ее директор К. Ф. Виноградов, просмотрев табель московской успеваемости Макса, предупредил Елену Оттобальдовну: мол, вашего сына мы возьмем, но обязаны предупредить, что идиотов не исправляем. Впрочем, после личного знакомства с мальчиком мнение педагогов изменилось, начитанность и поэтический талант юноши произвели на них такое впечатление, что, когда тот самый директор гимназии умер, Волошину дали прочитать на его могиле свое небольшое стихотворение, которое стало первым его опубликованным произведением. Волошину тогда было 17 лет, рисованием он еще не занимался, но много гулял по окрестным горам, впитывая своеобразие местного пейзажа. Скудная на растительность и краски природа восточного Крыма полюбилась ему не сразу. На то, чтобы открыть уникальность и строгую красоту этой земли, превратившейся потом в его поэзии и акварелях в загадочную страну Киммерию, ушли долгие годы творческих поисков и путешествий по миру.

В 1897 году Волошин поступил на юридический факультет Московского университета, но прилежного ученика из него снова не вышло: за участие в студенческих забастовках он был исключен и в 1900 году сослан в Ташкент. Здесь, по его словам, он пережил духовное рождение, взглянул «на всю европейскую культуру ретроспективно — с высоты азийских плоскогорий». На юридический факультет он больше не вернулся, а вместо этого отправился в Европу — странствовать по городам и весям, музеям, библиотекам. Максимилиан решил стать художественным критиком и по прибытии в Париж в 1901 году записался в Луврскую школу музееведения, но лекционного курса, в котором упор делался на искусство классическое, а не современное, ему было мало. И тогда он решил сам стать художником, чтобы «самому пережить, осознать разногласия и дерзания искусства». К тому, чтобы попробовать свои силы в искусстве, Волошина подтолкнула художница Елизавета Сергеевна Кругликова (1865–1941). В последующие годы Максимилиан много путешествовал по Франции, Германии, Италии, Корсике, Сардинии, Испании, Андорре, часто ходил пешком с рюкзаком, и альбом для зарисовок с натуры всегда был при нем.

Но на серьезные занятия изобразительным искусством пока не хватало времени. Важней тогда была поэзия: Волошин стал активно публиковаться, вошел в круг русских символистов — познакомился с Бальмонтом, Вячеславом Ивановым, Брюсовым, Белым, Блоком. Волошин располагал к себе сразу, через пару дней к нему обращались не иначе как «Макс», в Москве началась даже своего рода мода на Волошина. Веселый, начитанный, сыплющий парадоксами, эпатирующий окружающих одним своим внешним видом (будь то Париж или Москва, он разгуливал не иначе как в бархатных штанах до колен, накидке и цилиндре), Максимилиан был положительно настроен ко всем и всему, а его излюбленной фразой была: «Это очень интересно». В спорах, по выражению Андрея Белого, Волошин был «округлителем острых углов». Живя попеременно то в Москве, то в Париже, Волошин много писал статей об искусстве и литературе для русских и французских периодических изданий. Это были годы духовных исканий (буддизм, католичество, магия, масонство, антропософия) и любовных переживаний. В 1903 году Максимилиан познакомился со своей первой женой, Маргаритой Васильевной Сабашниковой, в 1906-м они поженились, но брак не был удачным.

В 1907 году Волошин, оставив жену в Петербурге, в доме поэта Вячеслава Иванова, уехал в Коктебель. Именно тогда он заново открыл для себя этот знакомый с детства край, начал по-настоящему к нему приобщаться. Переживая разрыв, поэт находил утешение в строгой красоте Коктебеля, где «все прекрасно и просто, как Эсхиловская трагедия». Тогда родился цикл стихотворений «Киммерийские сумерки», один из лучших у Волошина. «Киммерией» он называл весь восточный Крым — от Судака до Керченского пролива (по названию древнейшего народа этой местности — киммерийцев). В гомеровской «Одиссее» содержится описание окутанной мглою и тучами страны киммерийцев, куда солнце не заглядывает своими лучами, но непроглядная ночь распростерта над жалкими смертными. Волошин увидел эту загадочную страну киммерийской ночи в бурых и безлесных коктебельских хребтах и балках. Пейзажем «глубокой древности» он называл эти земли, где вся почва «осеменена остатками прошлых народов» — черепками, камнями, монетами. Киммерия стала подлинным источником вдохновения для Волошина-поэта, а чуть позже — и для Волошина-художника.

Вокруг его с матерью коктебельского дома постепенно складывалась уникальная в своем роде общность творческих людей. Год от года этот гостеприимный дом принимал все больше поэтов, художников, актеров, певцов и других людей искусства, причем как именитых, так и никому не известных. Макс умел пригреть и ободрить молодых и талантливых авторов. Каждое лето дом Волошиных переживал нашествие «обормотов» (так называли сами себя его гости). Новичкам устраивали «посвящение в орден» — веселые розыгрыши с ненастоящими именами, любовными интригами, которые кончались драматичным уходом одной из героинь топиться в море (понарошку, конечно). Всем правила в этом царстве обормотов Елена Оттобальдовна, получившая после очередного волошинского розыгрыша титул «Пра» (от праматери). Бесконечные беседы, чтение стихов, прогулки по горам, этюды, обеды за длинным столом, на которые Пра созывала звуком рожка. Женщины здесь по примеру матери Волошина облачались в шаровары, а мужчины — в длинные холщовые рубахи. Сам Максимилиан в этом подобии хитона, сандалиях на босу ногу и полынном веночке на кудрявой голове приобретал сходство с Зевсом. Нормальные дачники были возмущены подобными вольностями — да только «эпатировать мещан» было излюбленным занятием Макса.

В 1909 году погостить к Волошину в Коктебель приехала Елизавета (Лиля) Дмитриева. Юной поэтессе, писавшей в то лето «милые, простые стихи», Максимилиан подарил найденную на морском берегу причудливую корягу, чем-то напоминавшую добродушного чертенка. У этого черта даже имя было — «Габриах» (так в труде «Демономания колдунов» Жана Бодена звали беса, защищающего от злых духов). Вскоре Лиля предложила свои стихи в литературный журнал «Аполлон», но эстетствующий редактор С. К. Маковский отверг поэзию Дмитриевой, не отличавшейся приятной внешностью и к тому же с детства страдавшей хромотой. И тогда Лиля и Волошин придумали послать стихи под псевдонимом «Ч. Де Габриак» (под «Ч.» имели в виду «Черта»). Это было началом крупнейшей мистификации в истории русской поэзии ХХ века. Скоро «Ч. Де Габриак» превратилась в поэтессу-католичку благородных кровей «Черубину де Габриак», от стихов которой было в восторге все поэтическое сообщество, а многие, в том числе редактор «Аполлона» Маковский, влюбились и в автора этих стихов. Когда мистификация была раскрыта, на сцене появился поэт Николай Гумилёв, некогда влюбленный и отвергнутый настоящей Елизаветой Дмитриевой. За нелестные высказывания о поэтессе Волошин вызвал Гумилёва на дуэль, к счастью, окончившуюся безрезультатно для обоих дуэлянтов.

А тем временем коктебельская республика продолжала разрастаться. В 1911 году в гости к Волошину впервые приехала молодая начинающая поэтесса Марина Цветаева. Собирая на пляже камешки, она загадала «тот, кто подарит мне любимый сердолик, станет моим мужем». Желание Марины тут же исполнил Сергей Эфрон, с которым они обвенчались уже зимой. Позже пребывание в Коктебеле Цветаева вспоминала как счастливейшее время своей жизни, а самого Макса — как одного из самых близких друзей. По свидетельству художника Л. Фейнберга, летом 1911–1913 годов Волошин рисовал пейзажи гуашевыми красками и только с натуры. В соответствии с тем, что будет рисовать, Максимилиан подбирал тона бумаги и красок. Сначала наносил контур, потом начинал работать гуашью — «утеплял все цвета, сохраняя соотношения светотени и необходимые градации тона». Рисовал, по воспоминаниям Фейнберга, тогда не так много — в одно лето это было около семи листов альбома. В конце 1912 — начале 1913 года к волошинскому дому была сделана пристройка с высокими окнами в два этажа — в ней расположились мастерская и библиотека. Эту пристройку вскоре начали сравнивать с носом дома-корабля, деревянные террасы — с палубами, комнаты — с каютами, а площадку на крыше — с капитанским мостиком.

Переломным событием в судьбе Волошина стала публичная лекция о картине Илья Репина «Иван Грозный и сын его Иван 16 ноября 1581 года». Висевшее в Третьяковской галерее полотно в январе 1913 года с криком «Довольно крови!» исполосовал ножом иконописец Абрам Балашов. И, в то время как художественное сообщество оплакивало оскверненный шедевр, а сам Репин обвинил представителей нового искусства (намекая на группу «Бубновый валет») в сговоре с вандалом, Волошин прочел в Политехническом музее лекцию «О художественной ценности пострадавшей картины Репина». В ней он говорил об излишнем натурализме и «саморазрушительных силах», таящихся в картине Репина, о «впечатлении тупого ужаса», которое она производит на зрителя, и о неизбежности того, что в итоге произошло. Репин, присутствовавший на лекции, не нашелся, что ответить Волошину, и лишь повторил, что «Балашов — дурак, и такого дурака, конечно, легко подкупить», после чего покинул лекционный зал. Пресса же встала на сторону «нашей гордости» Репина, смысл лекции и вообще все, что произошло, в последовавших газетных отчетах были искажены до неузнаваемости. Периодические издания отказывались печатать Волошина, книжные магазины объявили бойкот его книгам.

Остракизм, которому подвергли его литературную деятельность, имел, тем не менее, одно положительное следствие — Волошин, как никогда прилежно, занялся совершенствованием своих художественных навыков. Работал темперой на картоне, а с началом Первой мировой войны стал работать уже исключительно акварелью. 1914-й и первые военные годы Волошин провел в Крыму, Дорнахе под Базелем (в 1914 году там возводили антропософский храм Гетеанум, и Максимилиан участвовал в изготовлении занавеса для него), Париже и Биаррице. В условиях военного времени, когда любого художника, делающего зарисовки с натуры, могли заподозрить в шпионаже, техника акварели стала для Волошина прекрасным выходом из положения. Акварелист работает преимущественно за столом в помещении, а не на натуре. К тому же еще в 1904 году в одной из своих статей для журнала «Весы» Волошин писал, что произведения искусства должны прежде всего украшать нашу повседневную жизнь и что большие картины маслом, бывшие уместными в роскошных дворцах эпохи Ренессанса, режут глаз в современных интерьерах, они слишком тяжелы и громоздки для стен современных домов. Так что кажется вполне логичным, что Волошин в итоге избрал для себя формат компактной акварели.

Волошин, запоминая лишь общие черты пейзажа и общий его тон, работал в мастерской. Его акварели не были отображением реальных видов, это были «музыкально-красочные композиции на тему киммерийского пейзажа». Вместе с тем художник, исходивший эти горы вдоль и поперек, изображал особенности местного ландшафта с высокой точностью. Однажды он даже получил заказ на акварели от работавшей в Крыму геологической экспедиции. Ученые сочли, что условные пейзажи Волошина лучше рассказывают о геологическом строении региона, чем фотографии. Волошин очень гордился заказом геологов, полагая, что искусство и наука должны помогать друг другу.

Волошин, по его воспоминаниям, постоянно боролся с материалом и побеждал его. Плохого качества акварельная бумага, малопроклеенная и быстро впитывавшая краску, приучила его работать сразу нужным тоном, без исправлений, смываний и протираний. Краску в военные годы тоже надо было экономить. Ни одного лишнего мазка, никакого промедления — рисунок акварелью должен быть отчетливым и легким «танцем руки и кисти по полотну». Примером для Волошина были классические японские живописцы: в его мастерской висели гравюры Утагавы Хиросигэ, Кацусико Хокусаи, Китагава Утамаро. Еще одним источником вдохновения для Волошина был феодосийский художник Константин Богаевский, один из самых давних и близких его друзей. Богаевский писал романтизированные морские и горные пейзажи, многие из них — под влиянием стихов Волошина. К слову, иллюстрации Богаевского украсили первый волошинский сборник стихов 1910 года. Богаевского, наряду с Айвазовским и Волошиным сегодня считают основоположниками Киммерийской школы живописи.

К своим занятиям акварелью Волошин теперь относился весьма серьезно, посвящал им по несколько часов в день, за одно утро обычно писал их две-три. Нередко подписывал их строками и строфами своих стихотворений. При этом со свойственной ему щедростью раздаривал их друзьям, часто присовокуплял их к письмам, иногда продавал. Современники, в том числе и художники, высоко оценивали его творчество. Отец Павел Флоренский называл акварели Волошина «мета-геологией». По словам писателя Эмилия Миндлина, эти работы отличались тем же мастерством, что и его стихи, «в этих малых кусках земли и неба зоркий поэт и художник видел неисчерпаемые миры!»Александр Бенуа находил в них «пленительную легкость» в сочетании с прекрасным знанием природы, его увлекала созданная воображением Волошина прекрасная Киммерия. «Не так уж много в истории живописи, посвященной только "настоящим” художникам, найдется произведений, способных вызывать мысли и грезы, подобные тем, которые возбуждают импровизации этого "дилетанта”», — писал Бенуа.

Октябрьская революция застала Волошина в Крыму. Бежать из страны он не собирался, все трудные годы Гражданской войны он провел в Коктебеле. Не занимая ничьей стороны, как истинный гуманист, Волошин молился «за тех и за других». Причем считал, что вернее молиться не за жертв, а за палачей. Когда волны красных и белых по очереди прокатывались по Крыму, в доме-корабле Волошина находили спасение «и красный вождь, и белый офицер». В своем доме он прятал тех, кому грозил расстрел, писал письма и обивал пороги, когда его друзей арестовывали. Однажды от верного расстрела он спас бывшего генерала Маркса, профессора и археолога, обвиненного в том, что он служил красным; из Коктебеля до Екатеринодара (Краснодара) Волошин ехал вместе с арестованным в товарных вагонах, не давая учинить самосуда, и только его личное письменное обращение к Деникину спасло Марксу жизнь. Такое ощущение, что Волошин никого не боялся, хотя друзья постоянно приносили в дом поэта слухи о готовящейся над ним расправе то с одной, то с другой стороны. А в это время поэт писал такие проникновенные стихи о войне, что ими зачитывались и красные, и белые.

После войны жизнь коктебельской республики изменилась. В 1923 году скончалась Пра, Елена Оттобальдовна. Бразды правления в доме взяла в свои руки Мария Заболоцкая, вторая жена и последняя спутница Волошина. В 1923 году Максимилиан превратил свой дом со всеми пристройками в бесплатный дом творчества, поток гостей достиг небывалой величины, и в 1928 году через дом Волошина прошло 600 человек... Сам же он все меньше писал стихов, но все больше рисовал. Его акварели выставлялись на групповых выставках объединений «Мир искусства» (с 1916 года), «Жар-цвет», Художественного общества им. К. К. Костанди. В 1927 году прошли две персональные выставки в Москве и Ленинграде. Волошинские акварели приобрела в свою коллекцию Третьяковская галерея. Скончался Максимилиан Александрович Волошин от инсульта в 1932 году, завещав похоронить себя на горе слева от поселка. Как писала Анастасия Цветаева, «по один бок своим профилем, по другой — своей могилой, Макс обнял свой любимый Коктебель».

В базе ARTinvestment.RU зафиксировано 62 аукционные сделки с произведениями Максимилиана Волошина — вряд ли это много, если вспомнить, что, по свидетельствам самого художника и гостей его дома, он рисовал по несколько акварелей в день.

График индекса ARTIMX Graphics художника показывает всплеск покупательской активности и рост цен на работы Волошина с апреля 2007 до мая 2009 года. Именно к этому периоду относятся лучшие аукционные результаты художника: в апреле 2007 акварель «Уединение, простор и тишина» 1927 года была продана на «Совкоме» за 270 тысяч рублей (10,5 тысячи долларов); в октябре того же 2007-го, снова на «Совкоме», за 240 тысяч рублей (9,7 тысяч долларов) ушла акварель «Коктебель. Пейзаж» (1927) и за 220 тысяч рублей (8,9 тысячи долларов) была продана работа «Серебристый пейзаж» (1928).

Можно ожидать, что рынок графики Максимилиана Волошина будет с успехом развиваться. В пользу этого говорят декоративность, компактность его работ, их ценовая доступность (цены колеблются в диапазоне от нескольких сотен до нескольких тысяч долларов), а также перспектива увеличения общего количества работ и появления более качественных вещей.

Мария Онучина, AI

Источники:

1. М. Волошин. Путник по вселенным. М.: Советская Россия, 1990.
2. В. Купченко, З. Д. Давидов. Воспоминания о Максимилиане Волошине. М.: Советский писатель, 1990 г.
3. сайт - artinvestment.ru